…А еще я подумала о Боге и о том, почему он допускает подобные несправедливости. Почему умирают молодые и здоровые? Почему так долго живут спившиеся и опустившиеся? Почему на свете столько зла и неправды? Почему жизнь кого-то испытывает, а кого-то балует и оберегает от неудач?

Я открыла глаза, посмотрела на Махмеда и задумчиво задала ему вопрос:

— Махмед, а ты веришь в Бога?

— Да. Я мусульманин. Я верю в Аллаха.

— А ты в него действительно веришь или ходишь в мечеть только потому, что туда ходят все и ты должен быть таким, как все?

— Я в него действительно верю. Я с детства учил Коран.

— А твой Аллах тебе когда-нибудь помогал?

— Всегда, — ни на минуту не задумываясь, ответил Махмед.

— А как он тебе помогал?

— Аллах всегда всем помогает.

— А мне кажется, что ты лукавишь. Ты ходишь в мечеть потому, что туда ходят все, и молишься по той же самой причине. Это внушили тебе с молоком матери. Это просто внушение, слепая вера.

— Не говори так. Мусульманская вера очень сильная, и она у нас в крови. А ты к какой вере принадлежишь?

— Не знаю, — устало пожала я плечами. — У нас все говорят, что верят в Бога, но в сущности какая это вера. Это уже какая-то мода. Даже страшно подумать о том, что сейчас верить в Бога стало модно. Модно ходить в церковь, модно ставить свечки, модно слушать проповеди, модно креститься. Я и сама не знаю, существует ли Бог, и начинаю думать, что его все-таки нет. Я верю в существование Ангела-Хранителя и знаю, что он у меня есть. Он мне помогает, оберегает, предостерегает. Когда я попадаю в какую-нибудь переделку и выбираюсь из нее в целости и сохранности, я всегда благодарю своего Ангела-Хранителя, потому что знаю: мне помог он. А вот что касается Бога… Если Бог есть, то получается, что это он сотворил этот мир с его нищетой, ложью, лицемерием, предательством, несправедливостью и одиночеством… Он должен понимать, что очень тяжело жить среди всех этих пороков и при этом оставаться чистым. Он должен знать, что не каждый человек может вынести столько, сколько ему отпущено и уготовано судьбой, что у человеческих сил есть предел, что предел есть у всего, даже у терпения и понимания… Не каждый человек может быть сильным и справиться с тем, что ему уготовано. Далеко не каждый. Если Бог есть, то зачем же он сделал этот мир таким жестоким? Зачем он сделал все так, чтобы люди мучились?

— Жестоким мир сделал не Бог, а сами люди. Это не божьи пороки, а людские. Это люди лицемерят, врут, предают, изменяют, убивают.

— Неужели ты искренне веришь в то, что Бог есть?

— Верю.

— А как же толстые попы, от которых пахнет перегаром, которые набивают себе карманы и животы людскими приношениями?

— В семье не без урода. Я был в России и видел ваши церкви. Я видел то, о чем ты говоришь. Я видел пьяного попа, который отказывался крестить ребенка, потому что у этого попа голова трещала с похмелья. Ты не верь в церковь. Не верь в тех людей, которые стоят между церковью и Богом, потому что, как правило, эти люди не достойны служить церкви, и их большинство. Ты верь в Бога. Ты обязательно в него верь.

— Я буду. — Я всхлипнула и почувствовала, как у меня на глазах появились слезы.

— Ты просто живи и никогда не ищи в этой жизни смысла. Если ты будешь его искать, то ты наживешь себе ненужные проблемы.

— Я знаю, — кивнула я головой. — Я никогда не искала смысла жизни. Ни когда училась в школе, ни когда уже выросла. Я знаю, что смысл жизни в отсутствии всякого смысла. Я знаю, что я появилась на этот свет для того, чтобы пройти через все трудности, и я не думаю, что моя жизнь бесполезна.

— Ты появилась на этот свет для того, чтобы жить.

— Все верно, а трудности — это лишь составляющая моей жизни, и притом очень важная и серьезная составляющая. Махмед, а где ты выучился так хорошо говорить по-русски?

— У меня два высших образования, — улыбнулся Махмед. — Ну, вот мы и приехали. Ты сейчас зайдешь в туалет и постараешься привести себя в порядок, а я быстро найду нужного человека, чтобы тебя посадили в самолет. У тебя деньги на билет есть?

— Есть, — кивнула я головой.

— Хорошо, — встречаемся через пять минут в зале регистрации. — Только не тяни, регистрация уже закончилась.

— Само собой.

Зайдя в туалет, я посмотрела на свое отражение в зеркале и даже вскрикнула. Черное, запачканное сажей лицо… Грязная одежда, порванная в нескольких местах, и волосы все в саже.

— Бог мой. — Я посмотрела на часы, схватила лежащее на раковине мыло и сунула голову под кран.

Проходящие мимо женщины откровенно возмущались, показывали на меня пальцем, смеялись, но я не обращала на них ни малейшего внимания. Хорошенько вымыв голову, я оторвала как можно больше туалетной бумаги и использовала ее вместо полотенца. Посмотрев на свою изодранную одежду, я принялась ее замывать и пришла к выводу, что мои темные джинсы смотрятся очень даже ничего. Затем, не придумав ничего лучшего, стянула с себя блузку и принялась ее стирать все под тем же злосчастным краном.

Следившая за чистотой в туалете девушка-арабка, закутанная по самые уши в теплую ткань, заморгала глазами, с ужасом посмотрела на мою обнаженную грудь, подскочила ко мне, замахала руками и что-то защебетала на своем языке. Постирав блузку, я принялась сушить ее под сушкой для рук и успокаивать возмущавшуюся арабку, которая, по всей вероятности, вымогала с меня деньги за то, что я нарушила какие-то местные туалетные правила.

— Успокойся, дорогая, — ласково улыбнулась я. — Ты думаешь, мне приятно стираться в этом свинарнике? Здесь же дышать нечем. Ты бы лучше шла туалет убирать или попрыскала чем-нибудь, а то ведь сюда можно только в противогазе заходить. И не смотри ты так на мою грудь. У меня грудь очень красивая, я и сама это знаю. А вот ты зря так запаковалась, на тебя ни один мужик не взглянет. Хотя ваши мужики на вас вообще не глядят. Они только в нашу сторону смотрят. Ты бы блузку какую обтягивающую надела с декольте, а то нацепила черт-те что. Балахон какой-то. И не кудахчи мне прямо в ухо. У меня от тебя голова болит.

Разумеется, арабка не понимала ни единого моего слова, и, когда я показала ей на швабру — мол, поди лучше приберись, — она раскипятилась еще пуще. В ее потоке арабской речи несколько раз прозвучало английское слово «мани».

— Нет у меня мани, рэкетирка чертова. Я бы тоже от мани не отказалась. А мани зарабатывать надо. Так что иди, зарабатывай свои мани. И распакуйся хоть немного. А то тело совсем не дышит.

Когда блузка немного подсохла, вставшая у другого крана русская женщина осуждающе покачала головой и заступилась за кричавшую арабку.

— Девушка, вы зачем тут такое устроили?! Разве так можно?! Это же туалет, а не баня! Вы бы еще тут подмываться прилюдно начали!

— Будет нужно, начну, — злобно ответила я и принялась надевать блузку.

— Вот по таким, как вы, о нашей нации и создается впечатление. Как они могут относиться к русским, если они видят подобное? Из-за таких, как вы, нас селят в самые плохие номера на первый этаж и без балконов. И из-за таких, как вы, нас обзывают на улицах и смеются нам вслед.

— Они не из-за меня вас на улицах обзывают, — совершенно спокойно ответила я и принялась застегивать пуговицы. — Я здесь ни при чем. Просто нация такая бестолковая, и развитие у них соответствующее. А насчет того, что нас селят в плохие номера, так это не я, это все мы виноваты, что считается, мол, для русских сойдет и так. Потому что мы не привередливы и не умеем отстаивать свою честь. А еще потому, что мы не дружные. Вон немцы какие дружные, их черта с два на первый этаж поселят. Они такую бучу поднимут. А русские сразу деньги суют, там где их совать совсем не нужно.

— И все-таки все это происходит из-за таких, как вы! — воскликнула разнервничавшаяся и раскрасневшаяся женщина и вышла из туалета.

Надев блузку, я тряхнула мокрыми волосами и с трудом удержалась, чтобы не стукнуть мыльницей по голове кричавшую арабку.